Новогодняя (ну или рождественская, неважно, главное, что украшенная) ёлка - это очень загадочный предмет. Когда вешаешь игрушки, кажется, что всё равно, в каком порядке это делать, потому что красивое-блестящее в любых комбинациях останется красивым-блестящим. И правда - вроде покидал всё как попало, отступил на шаг - красиво. Ну и ладушки. Но вот через пару дней надо что-то поправить - кошка объела шарик, ну или он сам упал, или кто-то из домашних, возможно, та же кошка, не вписался в поворот, или, как у меня, феечка на верхушке приняла строго горизонтальное положение и приготовилась проверить, выдержат ли её проволочные крылышки с блёстками (безнадёжно, потому что одно из них ещё и обломано, и держится на пластилине)... Снимаешь предмет, подлежащий замене, плюс ещё пару игрушек, чтобы подкорректировать композицию, отступаешь на шаг... и понимаешь, что вешать их обратно просто некуда. Вот ровно там, где висел разбившийся шарик - да, есть место. А что-то передвинуть или заменить невозможно никоим образом, потому что за эти пару дней ёлка стала законченным и самодостаточным произведением искусства, правки в котором равносильны попытке подрисовать автопортрету Ван Гога второе ухо.
К чему я это? Наверное, к тому, что я сегодня в радужном настроении, потому что вчера глинтвейн всё-таки победил простуду. Ну, или она так надралась, что до сих пор не может проспаться. Я уже сто раз рекомендовала этот рецепт, но порекомендую ещё раз, уже в медицинских целях: полбутылки сухого красного вина, три длинные полоски апельсиновой цедры, примерно с половинки апельсина, три столовых ложки тёмного коричневого сахара, пять гвоздичек, палка корицы, четыре горошины чёрного перца и один стручок сушёного чили. Хорошооо... особенно под ёлку, "Мисс Марпл" (новая серия - "Секрет усадьбы "Чимниз") и мандарины, кроме которых мне почему-то уже третий день не хочется ничего. Что весьма печально, потому что со всех сторон я окружена рождественским печеньем, кексами и шоколадом. Часть шоколада, правда, явно съедению не подлежит - в Рождество к шоколадному "видмедику" из Львова, которого, само собой, никто никогда не сможет съесть, прибавился шоколадный Санта-Клаус мне от мужа и белый шоколадный снеговик мужу от меня.
Ночью был дождь, который смыл почти все остатки снега, и больше зимы пока не обещают: прогноз погоды на неделю читается как иллюстрация к теме отражения географических реалий в языке - fog, mist, sleet, drizzle... Но мне эти реалии уже давно нипочём, к тому же, у меня есть ёлка и мандарины. А ещё я всё забываю рассказать, что случайно перечитала Александра Грина (Джон купил себе сборник читать в дорогу, но читала, конечно же, я и дома) и испытала чистое счастье. Я давно за него не бралась, хотя когда-то любила без памяти и домашнее собрание сочинений (знаете, такое серенькое?) было читано-перечитано вдоль и поперёк. Но иногда страшно бывает через много лет открыть безумно любимую когда-то книгу и понять, что не видишь в ней ничего, кроме идиоматической фиги и каких-то смутных воспоминаний о себе. Так было, к примеру, с Ремарком. И так не было с Сэлинджером, и не стало - ура, ура, ура - с Грином. Возможно, в юности я не обращала такого уж внимания на язык, меня влекли невероятные сюжеты и несуществующие города, но, наверное, и он сыграл роль в том, насколько я была зачарована. А язык-то у Грина, как и следовало бы ожидать, модернистский, калейдоскопический, пронзительный. Не всегда и не везде, но в лучших рассказах - безусловно. Я перечитала "Серый автомобиль" и "Крысолов" и поняла кое-что про оба: про первый - как из него получился "Господин Оформитель" (когда-то я этого в упор не видела), а про второй - что он гениален именно тем, что мне когда-то мешало, своей недоговорённостью и "незаконченностью".