Первый день после отдыха, отсыпаясь с дороги (неважно, в кровати или на ногах), я всегда предаюсь приятно-ленивым мыслям о том, как прекрасен этот мир вообще и моя в нём маленькая жизнь в частности. Меня радуют проблески северной осени, по контрасту с оставленными где-то далеко лазурными небесами и спелыми апельсинами; я планирую печь яблочные пироги; я мечтаю расставить по красивым местам в доме красивые привезённые штучки; я любуюсь своими загорелыми ногами, и меня даже веселит необходимость готовить на ужин "кашу из топора", то есть, из пустого холодильника, потому что ни у кого нет сил ползти в магазин. А потом, как водится, маятник продолжает своё неумолимое движение, и в следующие два-три дня меня охватывает невообразимое отвращение к этой самой своей маленькой хорошенькой повседневной, неканикулярной жизни. Загорелые ноги оказывается решительно некуда выгуливать, кроме того, с них быстро начинает облезать шкурка; прежде, чем расставлять красивые штучки, надо разгрести для них место и вытереть с него пыль; прежде, чем печь яблочные пироги, надо всё же сходить в магазин, как минимум, за яблоками, не говоря уже об ингредиентах для прочих блюд, ну а северная осень проявляет свой паскудный характер и ни одну порцию белья, выгруженного из чемоданов, не даёт высушить без спринта в сад и срывания всего под дождём, и расшвыривания прищепок.
После этого я либо впадаю в депрессию ещё недели на три, либо пеку что-нибудь и успокаиваюсь. Вот так оно примерно и есть, и пока непонятно, что будет дальше: пирог я вчера уже испекла, марокканский апельсиновый, но осталась недовольна результатом, поэтому не факт, что сработает. А за продуктами Джон с Артуром отправились как раз сейчас, потому что теперь уже в доме кончилось всё совершенно окончательно, кроме привезённых из Турции пакета кунжутной соломки и контрабандной банки местного мёда, которую мне на прощание сунула мать хозяина пансиона и которую я не могла оставить из-за каких-то там идиотских законов Евросоюза (ещё мы притащили с собой контрабандный апельсин, выданный на прощание Артуру хозяйкой нашего любимого блинного заведения в Патаре, и контрабандный сыр, который не доели в дороге, но они уже съедены). А я недоверчиво посматриваю на ласковое солнышко за окном и раздумываю, стоит ли снова пытаться вешать бельё на улице - в первый день было вот так же тепло и ласково, как будто маленький зелёный остров говорил мне, тыкая длинными медовыми лучами в поздние розы, в алые ягоды шиповника, в цветы настурции и вечные мальвы: "А я вот как могу! А вы, предатели, не хотели возвращаться!", а потом к обеду утратил к нам интерес и обрушил на наш идиллический сад с цветочками и саронгами на сушилке сначала ливень, потом грозу с градом, потом просто дождь до вечера. И регулярно переворачиваю мелкого, который с настойчивым однообразием развлекается на коврике: переворачивается на живот, какое-то время радуется открывшимся новым перспективам, потом устаёт, утыкается носом в пол и начинает страдать. (Вообще удивительно: у двух моих детей в младенчестве совпадают только самые общие параметры - писают в памперсы, пьют молоко, поначалу помещаются в спальную корзинку и крохотные полосатые комбинезончики, даже место остаётся, потом перестают помещаться. Всё остальное совершенно разное - Артур, например, не вертелся, а ползал на спине, башкой вперёд.)
А перед отъездом из Патары я впервые в жизни плакала в море. Стояла по пояс в волнах, стиснув в руке монетку в 25 курушей, и ревела, и солёные брызги смывали с меня солёные слёзы, и я почему-то просила море беречь моих детей, а потом кинула монетку, и она блеснула, как рыбка, прежде чем уйти под гребень очередной волны. А что из этого следует? Из этого следует то, что мы совершенно замечательно отдохнули и настолько всё это время были вместе, по-настоящему, близко-близко вместе, все вчетвером, что перед отъездом меня очень сильно накрыло бесповоротной неповторимостью этих двух недель, потому что в Патару-то мы ещё приедем, и мы с Джоном, наверное, к тому моменту не очень изменимся, а вот наша мелочь уже будет совсем другой. Обязательно надо ездить отдыхать с детьми - отстранившись от повседневности, видишь и чувствуешь их ярче и сильнее, видишь мир немного их глазами. Короче, всё хорошо, а длиннее будет потом, если я соберусь пробить свой рукописный дневник.