Жизнь полосатая, как матрас, который нам привезли наконец сегодня.
Утром вставать не хотелось никак, даже ради того, чтобы надеть новую блузку. (Сколько может быть нужно шёлка одной небольшой ведьме? Похоже, неограниченное количество. Вчера, в ожидании родительского собрания, купила не только подарок мужу, но и себе платье и блузку на остатках распродажи в любимом магазине. Как только я вижу что-то шелковистое, летящее и воздушное, во мне тут же включается та часть, которая всегда хотела быть феей.) Организм вдруг забастовал и пожелал впасть в спячку. Я его понимаю - если прийти домой в 9, снова уходить меньше, чем через 12 часов, как-то неприятно. Во сне провела весь день, во сне вела уроки.
Морозным утром после проливного дождя постепенно вспоминаю важный навык передвижения по льду на каблуках на приличной скорости. Настолько приличной, что спешащий на работу спортивного вида врач скорой помощи (как выяснилось, ещё и любитель походного туризма), которого я начала обгонять на своих копытцах, не выдержал и поинтересовался, всегда ли я так бегаю. Честно призналась, что всегда, и дальше мы некоторое время поддерживали вынужденную, но приятную светскую беседу, пока двигались в одном направлении на одной ненормальной скорости. В Питере со мной так нередко пытались познакомиться глупые парни ("Девушка, это вы на свидание так торопитесь?"), а здесь мы обсуждали исключительно вопросы образования. Впрочем, какая уж там нынче девушка.
Из окна поезда - рыжие тростники по колено в стекле. Над полями как будто разбили огромное зеркало - тут и там блестящие острые осколки. То самое кривое, с которым тролли летели к солнцу? Или ледяной паззл Снежной королевы? Всё из одной сказки. А не устрашимые никакой погодой кролики, наверное, хрустели травой, как леденцами.
А полчетвёртого пошёл снег. Одновременно и в Марче, и в Кембридже. Начинаю к этому привыкать, как будто так и должно быть - в феврале идёт снег. Идёт, кстати, до сих пор.
Сегодня родился Чарльз Дарвин и умер Дон Кингман, мой свёкр. Я называла его "Па", вслед за Джоном, подцепившим это в детстве из ковбойских фильмов. Я не то чтобы хорошо успела его узнать - полностью самим собой я его не застала. Когда я приехала в 2001 году, он уже был склонен бесконечно рассказывать одни и те же военные истории (воевал в Африке), а последние три года провёл в доме престарелых, постепенно уменьшаясь в размерах и уходя в себя. Впрочем, мой муж говорит, что тоже его не знал. Завтра мы едем в Саррей, вернёмся в понедельник, а в конце той недели будут похороны и поедем обратно.
А я уже даже не знаю, что чувствовать. Я как-то очень устала от отрицательных эмоций. За последний год их было очень много, самых разнообразных, и какие-то ресурсы моего организма почти на исходе. В частности, способность отделять эгоистические чувства от более социально приемлемых и тщательно их прятать. Поэтому я ничего не могу сейчас поделать с обидой на то, что изрядная часть моих каникул будет проведена в Саррее, где я промёрзну насквозь в экономно отапливаемом доме и буду отрезана от Интернета и вынуждена готовить на всех в идиосинкратической кухне моей свекрови, а также общаться со своей sister-in-law, которая нас с Джоном терпеть не может. И с опустошающим ощущением, что жизнь как будто решила выбить у меня из-под ног все ориентиры. Маргарет теперь продаст дом и переедет поближе к сестре, дальше на юго-восток. Мой первый дом в Англии. Вообще мой первый кусочек этой страны. И Дня святого Валентина мне жалко. Вот такая я шокирующе эгоцентричная дрянь. Полосатая, как матрас. (Хотя матрас, скорее, всё же в клеточку.) Или по-английски - screwed-up. Чудесное выражение, которое значит ещё и "скомканный", "смятый", как лист бумаги. Вот так я себя и ощущаю.
И всё равно иду на нашу главную улицу в безнадёжный квест - за валентинкой без сердечек. Почему-то эта прогулка под снегом напоминает мне 11-й класс, наверное, из-за берета. Только тогда берет обычно был в сумке, а пальто у меня было чёрное, мамино, "обновлённое" заменой воротника из рыжей лысой норки на каракуль. На моём новом пальто, впрочем, снег тоже смотрится неплохо - оно немного пушистое. Но я больше не сочиняю трагических стихов, посвящённых Виктору Цою.
А те две последние школьные зимы так мне и запомнились: вечный снегопад, зима, которая никак не кончается, и я бесконечно хожу по городу, вся в чёрном, и живу снегом и бредом в своей голове, и рифмую нахальное враньё про то, что "снежинки не тают, ложась на мои ресницы..."
Сейчас - тают, и на волосах тоже, и, войдя в магазин, я начинаю плакать крокодиловыми слезами, смешанными с тушью. А магазины здесь - источники не только банальной терапии материальными благами. Зашла в лавочку всяких товаров для рукоделья, всего-то купить три застёжки-кнопки, но успела поговорить о погоде, благо её много, и о железных дорогах. И сразу - какое-то ощущение нормальности.
А на Deerfield Road по свежему снегу незадолго до меня прошёл зверь на когтистых лапах и кто-то в очень остроносых башмаках. Придумать, что ли, сказку?