I. This is Not a Game. II. Here and Now, You are Alive.
Отмечаетесь в комментариях, а я вам даю цвет.
Вы пишете у себя 4 ассоциации с этим цветом, а именно:
а) связанную с детством;
б) связанную с чувством;
в) связанную с природой;
г) связанную с чем/кем угодно.
Фиолетовый
1. Детство:
«А хотите, я его стукну, и он станет фиолэтовый?» Цитата из любимого мультика «Тайна Третьей планеты», который в доспецэффектную, малобюджетную эпоху казался чем-то необыкновенным. Да и был, в сущности - не снимали тогда у нас научную фантастику, ни для детей, ни для взрослых: всё это, включая незабвенную «Гостью из будущего», было ещё впереди.
Единственный фиолетовый цветной карандаш – почему-то их было трудно найти. Он становился всё меньше и меньше, потому что я на какое-то время решила, что это мой любимый цвет, и раскрашивала все платья своим дамам именно им.
Крепдешиновое платье, годов 50-х, бабушкино, которое мне иногда разрешалось достать, чтобы поиграть «в принцессу». В ретроспективе, целый шкаф в нашей квартире был забит тем, что сейчас красиво называют «винтаж» и продают по немаленьким ценам. Там были платья из чистого шёлка, длинные перчатки, чёрная бархатная сумочка, расшитые бисером шарфы. Всё это было отголоском какой-то другой жизни, которой уже не было и в помине в облезлые восьмидесятые, на исходе застоя. Для меня эти вещи не имели никакого отношения к реальности – только к моим придуманным королевствам. Одна лишь чёрная сумочка сохранила свою настоящую жизнь – сначала мама, потом я ходили с ней в театр.
2. Чувство:
Лёгкость - потому что это цвет моего первого года в Англии. 2001-й год: в моде все оттенки фиолетового, лилового, сиреневого, и во мне вдруг просыпается детская любовь к цветному карандашу. У нас совершенно нет денег, и если я что-то покупаю из одежды, то только в самом конце распродаж, когда цены снижены - дальше некуда. Я особенно довольна узкой атласной рубашкой и вельветовыми брюками – всё лилово-фиолетовое. У нас практически нет мебели – кровать, письменный стол, вешалка и кресло-качалка, но летом мы всё равно едем в отпуск в Турцию, а осенью я иду на вечерние курсы фотографии. В выходные я делаю «домашнее задание»: брожу одна вдоль реки в Гилфорде и снимаю всё подряд – листья, лодки, отражения, корявые стволы, небо сквозь тонкие ветки. Это одно из моих лучших воспоминаний. За этот фиолетовый год мы переезжаем семь раз. Зимой – с Чёрной речки, чужого, но уютного съёмного гнезда, обратно к маме на Миллионную. Весной – в Англию, графство Саррей, город Хэйзлмир, в куда менее уютную квартиру / комнату со встроенной кухней. Потом – к родителям Джона, в том же городе, откуда мне больше часа ехать на новую работу в Гилфорд, поезда отменяют, автобусы не приходят, я стою на остановке вечером под проливным дождём и реву. Оттуда, поругавшись со свекровью, которой кажется, что я слишком долго сплю в выходные и недостаточно часто мою посуду, на неделю – в безумный Undershaw Hotel неподалёку, бывший дом Артура Конан-Дойля, построенный по его собственному проекту, где он написал «Собаку Баскервилей». Теперь это отель, которым в то время заправляла семья югославских эмигрантов, огромный, с башенками и эркерами, с витражами на лестнице, очень тёмный, запутанный, заполненный разношёрстной мебелью, практически нежилой, гулкий, осыпающийся по кирпичику… Сейчас его собираются снести, чтобы построить туннель под оживлённым перекрёстком, и я очень рада, что провела там неделю своего фиолетового года. Из «дома с привидениями» мы переехали в гилфордскую мансарду без мебели и наконец сразу после Нового года – в Кембридж. В этот год я открыла для себя Турцию, всерьёз увлеклась фотографией, познакомилась с детьми Джона, последний раз поздравила бабушку с днём рождения, впервые увидела английский замок, первый раз приехала в Лондон. Весь этот год у меня в голове была невероятная лёгкость, и даже неопределённость будущего (я полгода работала в магазинах, муж собирал какие-то полки, был помощником садовника…) не пугала и не давила. Собственно, я не думала ни о чём, кроме сегодняшнего дня, потому что в каждом дне было столько нового. Я чувствовала себя воздушным шариком, и меня носило и подбрасывало, то вверх, то вниз, пока наконец не прибило в Кембридж, к школе для девочек и дому среди полей.
3. Природа:
Ежевика – сок на пальцах, пирог в разрезе, стеклянная банка, полная до краёв.
Сливы, из которых бабушка варит компот на кухне. Мне нравится снимать с них шкурку, прежде чем есть – под ней красивая, полупрозрачная мякоть.
Предштормовое небо над соломенно-золотой степью. Надвигается гроза, мы бросили работу, прибрали раскоп и бродим по лагерю, тут и там подтягивая тенты, которые всё равно будут рваться и хлопать, как сумасшедшие. Трудно поверить, что это день – такого цвета днём просто не бывает.
Ирисы – невозможные цветы в стиле модерн.. Огромные, вычурные, в сказочном саду одного из оксфордских колледжей, по которому я брожу со своей университетской подругой, похожие на говорящие цветы из Льюиса Кэрролла.
4. Что угодно:
Мой первый велосипед, в тон моим вельветовым брюкам, с плетёной корзинкой спереди, точно такой, как я хотела, о каком мечтала с тех пор, как первый раз увидела стадо велосипедов, припаркованное перед кембриджским вокзалом. «Мой путь в школу» от нашего первого дома наполовину шёл по частным владениям, по бетонной дороге среди полей, где не было никакого движения, кроме машин наших же соседей и редких тракторов с фермы. Я могла ехать там с любой скоростью, петь во всё горло, останавливаться, когда захочу, фотографировать, вынимая фотоаппарат из корзины, просто смотреть на автостраду с моста. Я ездила по ней с плейером, слушая Бутусова и сочиняя фантастические истории, я ездила по ней в туман, когда видно только на три метра вперёд, в полной темноте (ну не ставят в поле фонарей!), когда приходилось разговаривать вслух, чтобы не было страшно, даже один раз в ветреный снегопад. И я нежно любила своего «скакуна», который, с одной стороны, напоминал мне далёкое дачное детство, а с другой - был частью новой меня, кусочком моей новой жизни в Англии, которая как будто бросила якорь в кембриджской гавани и начала обрастать мелочами. А потом, три года спустя, какой-то идиот вылетел передо мной из кустов, уже совсем на другой дороге, и я с разгона впилилась перпендикулярно в его велик, и моему другу пришёл конец. Моя ключица срослась, а его рама оказалась погнута безвозвратно. И теперь он ржавеет во дворе рядом с моим новым велом, с которым у меня совсем не те отношения. Но когда мы переедем, мы возьмём его с собой и поставим его в сад, чтобы по нему что-нибудь плелось и вилось, а в корзину посадим цветы. «Всё равно его не брошу, потому что он хороший.»
Вы пишете у себя 4 ассоциации с этим цветом, а именно:
а) связанную с детством;
б) связанную с чувством;
в) связанную с природой;
г) связанную с чем/кем угодно.
Фиолетовый
1. Детство:
«А хотите, я его стукну, и он станет фиолэтовый?» Цитата из любимого мультика «Тайна Третьей планеты», который в доспецэффектную, малобюджетную эпоху казался чем-то необыкновенным. Да и был, в сущности - не снимали тогда у нас научную фантастику, ни для детей, ни для взрослых: всё это, включая незабвенную «Гостью из будущего», было ещё впереди.
Единственный фиолетовый цветной карандаш – почему-то их было трудно найти. Он становился всё меньше и меньше, потому что я на какое-то время решила, что это мой любимый цвет, и раскрашивала все платья своим дамам именно им.
Крепдешиновое платье, годов 50-х, бабушкино, которое мне иногда разрешалось достать, чтобы поиграть «в принцессу». В ретроспективе, целый шкаф в нашей квартире был забит тем, что сейчас красиво называют «винтаж» и продают по немаленьким ценам. Там были платья из чистого шёлка, длинные перчатки, чёрная бархатная сумочка, расшитые бисером шарфы. Всё это было отголоском какой-то другой жизни, которой уже не было и в помине в облезлые восьмидесятые, на исходе застоя. Для меня эти вещи не имели никакого отношения к реальности – только к моим придуманным королевствам. Одна лишь чёрная сумочка сохранила свою настоящую жизнь – сначала мама, потом я ходили с ней в театр.
2. Чувство:
Лёгкость - потому что это цвет моего первого года в Англии. 2001-й год: в моде все оттенки фиолетового, лилового, сиреневого, и во мне вдруг просыпается детская любовь к цветному карандашу. У нас совершенно нет денег, и если я что-то покупаю из одежды, то только в самом конце распродаж, когда цены снижены - дальше некуда. Я особенно довольна узкой атласной рубашкой и вельветовыми брюками – всё лилово-фиолетовое. У нас практически нет мебели – кровать, письменный стол, вешалка и кресло-качалка, но летом мы всё равно едем в отпуск в Турцию, а осенью я иду на вечерние курсы фотографии. В выходные я делаю «домашнее задание»: брожу одна вдоль реки в Гилфорде и снимаю всё подряд – листья, лодки, отражения, корявые стволы, небо сквозь тонкие ветки. Это одно из моих лучших воспоминаний. За этот фиолетовый год мы переезжаем семь раз. Зимой – с Чёрной речки, чужого, но уютного съёмного гнезда, обратно к маме на Миллионную. Весной – в Англию, графство Саррей, город Хэйзлмир, в куда менее уютную квартиру / комнату со встроенной кухней. Потом – к родителям Джона, в том же городе, откуда мне больше часа ехать на новую работу в Гилфорд, поезда отменяют, автобусы не приходят, я стою на остановке вечером под проливным дождём и реву. Оттуда, поругавшись со свекровью, которой кажется, что я слишком долго сплю в выходные и недостаточно часто мою посуду, на неделю – в безумный Undershaw Hotel неподалёку, бывший дом Артура Конан-Дойля, построенный по его собственному проекту, где он написал «Собаку Баскервилей». Теперь это отель, которым в то время заправляла семья югославских эмигрантов, огромный, с башенками и эркерами, с витражами на лестнице, очень тёмный, запутанный, заполненный разношёрстной мебелью, практически нежилой, гулкий, осыпающийся по кирпичику… Сейчас его собираются снести, чтобы построить туннель под оживлённым перекрёстком, и я очень рада, что провела там неделю своего фиолетового года. Из «дома с привидениями» мы переехали в гилфордскую мансарду без мебели и наконец сразу после Нового года – в Кембридж. В этот год я открыла для себя Турцию, всерьёз увлеклась фотографией, познакомилась с детьми Джона, последний раз поздравила бабушку с днём рождения, впервые увидела английский замок, первый раз приехала в Лондон. Весь этот год у меня в голове была невероятная лёгкость, и даже неопределённость будущего (я полгода работала в магазинах, муж собирал какие-то полки, был помощником садовника…) не пугала и не давила. Собственно, я не думала ни о чём, кроме сегодняшнего дня, потому что в каждом дне было столько нового. Я чувствовала себя воздушным шариком, и меня носило и подбрасывало, то вверх, то вниз, пока наконец не прибило в Кембридж, к школе для девочек и дому среди полей.
3. Природа:
Ежевика – сок на пальцах, пирог в разрезе, стеклянная банка, полная до краёв.
Сливы, из которых бабушка варит компот на кухне. Мне нравится снимать с них шкурку, прежде чем есть – под ней красивая, полупрозрачная мякоть.
Предштормовое небо над соломенно-золотой степью. Надвигается гроза, мы бросили работу, прибрали раскоп и бродим по лагерю, тут и там подтягивая тенты, которые всё равно будут рваться и хлопать, как сумасшедшие. Трудно поверить, что это день – такого цвета днём просто не бывает.
Ирисы – невозможные цветы в стиле модерн.. Огромные, вычурные, в сказочном саду одного из оксфордских колледжей, по которому я брожу со своей университетской подругой, похожие на говорящие цветы из Льюиса Кэрролла.
4. Что угодно:
Мой первый велосипед, в тон моим вельветовым брюкам, с плетёной корзинкой спереди, точно такой, как я хотела, о каком мечтала с тех пор, как первый раз увидела стадо велосипедов, припаркованное перед кембриджским вокзалом. «Мой путь в школу» от нашего первого дома наполовину шёл по частным владениям, по бетонной дороге среди полей, где не было никакого движения, кроме машин наших же соседей и редких тракторов с фермы. Я могла ехать там с любой скоростью, петь во всё горло, останавливаться, когда захочу, фотографировать, вынимая фотоаппарат из корзины, просто смотреть на автостраду с моста. Я ездила по ней с плейером, слушая Бутусова и сочиняя фантастические истории, я ездила по ней в туман, когда видно только на три метра вперёд, в полной темноте (ну не ставят в поле фонарей!), когда приходилось разговаривать вслух, чтобы не было страшно, даже один раз в ветреный снегопад. И я нежно любила своего «скакуна», который, с одной стороны, напоминал мне далёкое дачное детство, а с другой - был частью новой меня, кусочком моей новой жизни в Англии, которая как будто бросила якорь в кембриджской гавани и начала обрастать мелочами. А потом, три года спустя, какой-то идиот вылетел передо мной из кустов, уже совсем на другой дороге, и я с разгона впилилась перпендикулярно в его велик, и моему другу пришёл конец. Моя ключица срослась, а его рама оказалась погнута безвозвратно. И теперь он ржавеет во дворе рядом с моим новым велом, с которым у меня совсем не те отношения. Но когда мы переедем, мы возьмём его с собой и поставим его в сад, чтобы по нему что-нибудь плелось и вилось, а в корзину посадим цветы. «Всё равно его не брошу, потому что он хороший.»
Мольеровский вечер, шестнадцать лет, веера, солнце и май...
[L]Птица-синица[/L, чёрный - совершенно не срочно, но интересно.
2) Авторучка с золотым пером, фиолетовая, которой я писала во втором классе. Мы приехали с Севера, из Африканды. У меня одной была такая ручка. Она поразительно мягко писала и пробыла у меня недолго: потеряла или стянули.
А больше ничего такого с этим цветом не связано
Живо вспоминается сцена вело-аварии из "Зелёные тени, белый кит" Бредбэри =) *Это не в рамках флэшмоба, а так, в тему
Бывают же чудеса на свете! =) До сего момента я пребывала в счастливой уверенности, что Рэя Бредбэри знает каждый совершеннолетний житель планеты =) Это именно тот писатель, которого стоит читать хотя бы ради его языка, хотя и по содержанию его рассказы и романы весьма впечатляющие